Карельские сезоны. Зима
На Николу зимнего задавило морозами: двадцать восемь днем, далеко за тридцать ночью.
Всё по народной поговорке: «Никола загвоздит все, что Савва не замостит».
Все пространство проморожено насквозь. Жизнь прекратилась.Птиц не видно и не слышно. Зверье залегло пережидать морозы. Луна только начала зарождаться. Ночь, казалось, наступила сразу после обеда, без объявления вечера. Накрыла черным, плотным шатром, разукрашенным бесчисленными бело-голубыми звездами, — огромными, близкими и недоступными. Они часто срывались с неба и медленно скользили к земле, волоча за собой промерзшие хвосты. Можно было успеть загадать не одно желание. На севере подрагивали бледно-зеленые, вполнеба, сполохи северного сияния. Млечный путь сверкал россыпью бриллиантов, созвездия казались одно краше другого.
Всю долгую ночь можно было наблюдать и считать звезды, загадывать желания, слушать частый, резкий, ломающийся в воздухе треск лопающихся от мороза деревьев, наслаждаться миром, в котором наша планета — малая песчинка на окраине Галактики. И в этом огромном, промерзшем мире единственной горячей искрой была наша избушка, полузаметенная снегом, светящаяся одним окном, затерянная в карельских лесах.
Печку топили целые сутки. Раскрасневшись, она постоянно гудела. Над трубой стоял такой высокий и плотный столб замороженного дыма, что казалось, он соединяет избушку со звездами.
Мы сидели без дела третий день, гоняли чаи, пролеживали бока, листали старые журналы. И осталось-то нам всего лишь привязать одну скважину — дел на полчаса! — взять несколько отсчетов и закруглиться. Но мы все ждали, что мороз отпустит, а он подгонял красненькую ниточку к отметке минус сорок.
Решили рискнуть. Одного рабочего мы оставили топить печку, а с другим, Андреем, закутавшись до глаз, взяли теодолит, треногу, рейку и потащились по просеке к последнему перед скважиной пикету. Промятая тропка вихляла по просеке, упиравшейся в окошко нашей избенки. Идти надо было километра три. Это полтора часа, ну час. И обратно полтора. Должны были уложиться посветлу. Я шел впереди, тащил металлическую коробку с теодолитом и
ТОЗ БМ-16, заряженное пулями. Андрей плелся метрах в пяти за мной, нес треногу и рейку. Отошли метров шестьсот, остановились отдохнуть. Андрей достал пачку «Примы», вытащил из нее губами сигарету, потряс коробком, чиркнул спичкой. Затянулся неудачно, поперхнулся и надрывно закашлялся на всю округу. Впереди на просеке встал из снега лось. Весь закуржавелый, он вздрогнул боками и, перемахнув просеку, скрылся в зарослях мелятника. Я бросил теодолит и сорвал с плеча ружье, взвел курки. Справа появились еще два зверя, мелькнули перед нами и пустились догонять первого. Успел выстрелить навскидку по последнему. Выстрел получился короткий и звонкий, и было неясно, попал или нет. Постояв минут пять, мы подошли к лосиным следам и, вглядываясь вперед, стали разбирать длинные борозды на снегу. Метров через пятьдесят лоси перешли на шаг и старались идти друг за другом. Неожиданно один лось отделился в сторону и, приволакивая заднюю ногу, повел вдоль старой вырубки.
— Все, сидим, — скомандовал я. — Раненый. Пусть успокоится и ляжет. Потом доберем.
Мы прислонились спинами к деревьям и стали ждать. Прошло минут пятнадцать-двадцать. Я знал, что еще рано, но не утерпел и пошел по следу, а метров через двести увидел, как на той стороне вырубки поднимается зверь. Он встал, развернулся левым боком, поднял комолую голову — вот-вот сорвется с места. Далековато,конечно, но я прицелился и нажал на спуск. Лось рухнул и тотчас вскочил. Качаясь, поплелся в лес. На боку виднелось набухшее красное пятно. Мы побежали по следам к месту лежки. Вторая пуля пробила лося насквозь. Похоже, ранение было смертельное, и я бросился догонять подранка. Анрюха побежал за мной. Метров через сто пятьдесят мы увидели много крови на снегу. Ясно: здесь лось останавливался, топтался на месте.
Лось и медведь — вожделенная добыча охотников Северного полушария и любимый сюжет художников-граверов охотничьего оружия.
